Категория: джен
Рейтинг: R
Благодарности:
Алене-Веронике за идею)
Айронмайденовскому за то, что он есть))
Булгакову за мессира)))
А еще позаимствован один диалог из ТЗЗ
- Лонэ, ты уверен, что это хорошая идея? – Гелли в который раз поправляла перед зеркалом свою замысловатую прическу, искусно украшенную ниткой жемчуга.
- Конечно, Лио, ты ведь давно мечтала посетить какое-то культурное мероприятие, а выставка работ знаменитого Бу-Сана – отличный повод воплотить твою мечту в жизнь… - у Лон-Гора при одном только упоминании о Бу-Сане начинал нервно подергиваться левый глаз и прорезываться пятый зуб мудрости. И было от чего: Бу-Сан был такой же художник, как Баан-Ну – писатель, даже еще хуже: будущий руководитель беллиорской экспедиции хоть писал без ошибок, а Бу-Сан, который, наверное, и палитры в руке не держал, тупо присваивал произведения арзакского художника. И все менвиты об этом знали и считали такое интеллектуальное воровство в порядке вещей, ну а чего вы ожидали после празднования 30-ой годовщины Дня Безумия? Вот этому эпохальному событию и была приурочена вышеупомянутая выставка. Честно говоря, Лон-Гору так хотелось посещать это мероприятие, как полковнику Мон-Со танцевать, но он уже давно пообещал Гелли показать ей высшее менвитское общество (на самом деле, больше инициативы, попахивающей откровенной провокацией, исходило от Лон-Гора, но полковник медицинской службы был настолько уверен в собственной неприкасаемости, что не видел в этом поступке опасности ни для себя, ни для Гелли). С Гелли вообще взятки гладки, если кому-то и грозят неприятности, то исключительно Лон-Гору. Он в который раз напомнил своей спутнице:
- Лио, самое главное – не смотреть менвитам в глаза! Кто бы с тобой ни заговаривал, хоть сам Гван-Ло, не поднимай на собеседника глаза, даже если он прикажет сделать это… и не отвечай никому! Ты принадлежишь мне, а другие менвиты не имеют права тобой повелевать… Я всю ответственность беру на себя.
Экспозиция работ Бу-Сана разместилась в самом лучшем арт-центре Бассании. Лон-Гор специально выбрал последний день выставки да еще время перед закрытием галереи, тогда шансы встретиться во время культурного мероприятия с Верховным Правителем равны нулю. В день открытия Гван-Ло, конечно, присутствовал, но дальше… Не таким уж большим поклонником искусства являлся достойнейший из достойнейших, у него были государственные дела и поважнее. Экспозиция насчитывала около сотни работ и все они были исполнены в стиле космического реализма – современное искусство Верховный Правитель не понимал, не признавал и не поощрял. Новейшие арзакские техники вплоть до моделирования четырехмерных голограмм спросом не пользовались и существовали разве что в мастерских каких-нибудь художников-маргиналов, эстетствующих фриков и прочих отбросов общества.
Появление на выставке Гван-Ло не произвело, наверное, такого эффекта, как Лон-Гор под ручку со своей арзакской любовницей. На Гелли было роскошное алое платье с серебряной вышивкой, соответствующее последнему писку менвитской моды, и жемчужные украшения, она выглядела так потрясающе, что в ледяных глазах холеных менвиток зажегся огонек самого конструктивного женского чувства – зависти. Специального запрета на посещение выставки, распространяющегося исключительно на арзаков, не существовало, поскольку арзаки в качестве слуг повсюду сопровождали своих хозяев, но привести арзака на равных мог себе позволить только полковник медицинской службы Лон-Гор! Гелли поначалу трепетала, как вишневый лист, но постепенно освоилась и даже начала проявлять интерес к высокому искусству. Искусство Бу-Сана было не только высоким, но и огромным. Даже для менвитов размеры его полотен казались внушительными, что тогда говорить об арзачке! Гелли, строго следуя инструкции Лон-Гора, смотрела не по сторонам, а только на картины и уже получала от их созерцания удовольствие, она расхрабрилась настолько, что принялась комментировать увиденное да так остроумно, что Лон-Гор не удержался и тоже подключился к ее импровизации:
- Лонэ, что ты скажешь об этой незнакомке с персиками?
- Лио, это одна из моих постоянных пациенток, так что я прекрасно знаю и ее саму, и, тем более, ее персики!... Обрати лучше внимание на принцессу Сиа-Мо со своей любимой лошадью, как она тебе?
- Великолепно! Только кто из них принцесса?...
Вот так, картина за картиной, наши «искусствоведы» подошли к полотну с пафосным названием «День Величия». На нем поток оригинальных отзывов мигом прекратился – оба обозреватели изумленно уставились на это монументальное творение: оно собой представляло восхождение к мировому правлению расы Избранников. Восходящими была пара обнаженных менвитов, мужчина и женщина, прикрытые на самом интересном месте легкой летящей тканью, совершенный облик которых просто излучал избранность и величие. Слева и справа от менвитов находились голые арзаки, двое мужчин и две женщины, коленопреклоненные позы и опущенные головы которых символизировали смиренность и рабскую покорность. Лон-Гора, помнившего, что у арзаков не было культа физической силы, а в искусстве – изображения обнаженной натуры, от созерцания этой композиции аж передернуло – околдованный арзак писал околдованных голых арзаков, и это было в порядке вещей, казалось, что здесь плохого, но плохо было все, кроме качества работы, конечно. Арзаки, которым навязали менвитскую волю, и которые внушенные мысли ощущали как собственные, - вот самое жуткое и неестественное, что может произойти с человеческим сознанием… Гелли же, разинув рот от восхищения, внимательно рассматривала обнаженную натуру как менвитов, так и своих соотечественников – начальная гипнотическая установка напрочь стерла у арзаков их самобытное чувство стыдливости. Лон-Гору от такого зрелища стало очень не по себе, он только собрался отойти вместе со своей спутницей от этого чудовищного полотна на безопасное расстояние, как вдруг заметил подходящего к ним генерала Баан-Ну в сопровождении своего слуги Ильсора. По выражению физиономии генерала было сложно понять, искренне он рад видеть будущего судового врача или нет, - на его лице улыбались только губы, взгляд оставался таким же холодным и отчужденным, как у нарисованных менвитов Бу-Сана. «Вот рыжий поц! Только тебя здесь не хватало!» - промелькнуло в мозгу Лон-Гора, когда он пожимал протянутую лапищу будущего руководителя космической экспедиции.
- Здравствуйте, полковник! Рад нашей встрече! – прогремел на всю галерею Баан-Ну, так что на него обернулись все присутствующие на выставке.
- Добрый вечер, мой генерал! – довольно сухо ответил на приветствие Лон-Гор и сразу же подал руку слуге генерала:
- Здравствуйте, Ильсор!
Арзак, внимательно изучающий мозаичный пол галереи, явно не ожидал такого внимания к своей скромной персоне и, вздрогнув, поспешно протянул руку Лон-Гору.
- Мое почтение, господин доктор! – Ильсор поднял на полковника слегка удивленные глаза, но встретившись с нескрываемым дружелюбием и улыбкой во взгляде Лон-Гора, тоже улыбнулся ему в ответ. Одними глазами. Баан-Ну не обратил на рукопожатие доктора и слуги никакого внимания, тогда как остальные менвиты в выставочном зале (Лон-Гор сразу же отметил их реакцию боковым зрением) были, мягко говоря, в шоке. Тонкая арзакская ладонь в руке полковника медицинской службы напомнила ему события почти 50-летней давности – с такого огромного расстояния они казались сном, а может это и был светлый красочный сон – вот такие же изящные руки, заплетающие черные шелковистые косы, разухабистое пение под окнами больницы, веселый кавардак, устроенный молодежью во дворе медицинского заведения… Столько лет прошло, но это обязательное арзакское «господин» до сих пор режет слух, а пора бы уже и привыкнуть…
- Какими судьбами вы здесь очутились, мой генерал? – откровенный сарказм в голосе доктора ощутили даже хрустальные люстры галереи, но только не Баан-Ну. Он приосанился, как будто ожидал именно этого вопроса и привычно громко ответил на пол-арт-центра:
- Исполняю программу-максимум по наполнению яркими впечатлениями и положительными эмоциями перед грядущей экспедицией, доктор! Спешу, как говорится, взять от рамерийской светской жизни все самое лучшее, чтобы было о чем вспомнить во время полета и непосредственно на Беллиоре. Уверен, что эта планета хоть и цветущая, но скучная и однообразная, культурных мероприятий там, по всей вероятности, не предвидится, значит надо насытиться ними на родной Рамерии. К тому же приобщаться к высокому искусству выдающихся менвитских мастеров – мой любимый с юности досуг. Слугам тоже полезно расширять свой кругозор, хоть арзаки в силу своей второсортности и не могут постичь суть творчества Избранников… Я вижу, вы тоже придерживаетесь моей точки зрения, полковник?
На этих словах Баан-Ну кивнул в сторону молчавшей Гелли со склоненной, как у Ильсора, головой. Лон-Гор сделал вид, что не услышал вопроса генерала и резко сменил тему светской беседы на ту, которая была больше по душе будущему руководителю космической экспедиции, - о его внешности:
- Замечательно выглядите, мой генерал, впрочем, как и всегда!
- Благодарю вас, полковник! Скрывать не стану, своим внешним видом я обязан личному стилисту, - Баан-Ну повернул голову к слуге, тот учтиво поклонился, - Ильсор хоть и арзак, но понимает толк в нарядах и аксессуарах не хуже Избранника… И это он мне сегодня посоветовал сделать завивку бороды.
Лон-Гор недоумевающее глянул на Ильсора, тот, заметив взгляд доктора, сразу же отвесил стандартный поклон, Лон-Гору же на мгновенье показалось, что арзак улыбнулся. «Стилист!... Так вот как сейчас называется нянька для взрослых. Теперь я хоть знаю, кому генерал обязан своей, не побоюсь этого слова, уникальностью! Жаль, что этот стилист не осознает, что на самом деле он – лучший из лучших изобретателей-инженеров ракетостроения. Это состояние, наверное, похоже на сон, когда забываешь то, что происходило с тобой буквально пару минут назад, ты живешь только настоящим, ты сейчас весь в искусстве Бу-Сана и в заботах о бороде Баан-Ну, а воспоминания о тяжелом изнурительном дне, посвященном тщательной подготовке «Диавоны», тебе просто-напросто «стерли» с памяти… О звезды, как бы мне хотелось, чтобы весь этот беспредел оказался только моим кошмаром!» Он подумал о Гелли: мысль о том, что кто-то также манипулировал ее сознанием, окончательно испортила полковнику настроение, да так конкретно, что даже Баан-Ну заволновался:
- Полковник, с вами все в порядке?
- Не беспокойтесь, мой генерал, это все из-за усталости… Мы сейчас живем в постоянном стрессе, и от этого напряженного состояния тяжело избавиться даже во внерабочее время. Искусство исцеляет, это, оказывается, не только красивое образное выражение, но и замечательная эффективная терапия, вы, наверное, и сами в этом уже убедились? – недюжинным усилием воли Лон-Гору удалось вернуть себе прежнее беззаботное расположение духа и улыбнуться про себя: «Для кого-то это «лекарство» бальзам на рану, для меня – только соль… Еще пару таких эпических полотен – и меня из этой галереи вынесут ногами вперед!»
- Вы абсолютно правы, полковник! Я получаю от созерцания работ великого Бу-Сана настоящее наслаждение! Ну что, Ильсор, ты тоже испытываешь восторг, очутившись на такой превосходной выставке? – снисходительно обратился к личному стилисту генерал.
Арзак послушно ответил:
- Да, мой генерал. Не может мне не нравиться то, что нравится вам, - и поклонился для большей убедительности. В том, что слуга улыбался, проницательный Лон-Гор убедился окончательно.
- То-то же! – увлекшийся Баан-Ну собирался уже привычно похлопать Ильсора по плечу, но вовремя спохватился, вспомнив, где он находится. Лон-Гора, считавшего такую развязность дном лицемерия, подобное поведение генерала раздражало особо сильно. Не меньше его кудрявой бороды. Чтобы не видеть ни того, ни другого полковник медицинской службы сконцентрировал внимание на Ильсоре. Тот внимательно изучал «День Величия» - то ли из-за собственного интереса, то ли из-за генерала, уставившегося на произведение искусства с самым, на какой был способен, умным видом. От пристального взора доктора не ускользнуло легкое смущение слуги генерала и это показалось ему немного странным – у Гелли при виде этой картины щеки не розовели и ресницы не опускались, а вот реакцию Ильсора типичной не назовешь… Лон-Гор внимательнее присмотрелся к коленопреклоненному рабу на полотне и, как бы невзначай осведомился у стилиста Баан-Ну:
- Ильсор, простите мне мое любопытство, но это случайно не вы позировали Бу-Сану?
- Случайно не я, господин доктор, - в словах арзака проскользнула тень иронии, но Лон-Гор принял ее, как должное, - это мой брат Альмар с семьей… - добавил он упавшим голосом.
Альмар! Младший научный сотрудник Института Рациональных Технологий, до Пира изобретающий медицинское оборудование, после Пира – оружие и военную технику… А женщина возле – его жена и по совместительству лаборант Глори, как она тогда огорчилась, когда их биорезонансный аппарат вышел из строя… Обесточив при этом полбольницы! А этот юноша, выходит, Назар, тот самый знаменитый поющий перинатальный хирург, да он и сейчас трудится, не покладая рук, но все его достижения и заслуги автоматически присваиваются какому-то менвиту, острее десертного ножа ничего в руках не державшему… Следуя этой логической цепочке, Лон-Гор уже понял, кто эта хрупкая, еще сохранившая девичью субтильность арзачка, и почувствовал, что надо срочно раскланиваться с генералом и терять с поля зрения этот проклятый «День Величия» - находиться рядом с ним было для полковника медицинской службы изощренной психологической пыткой. Пожелав будущему руководителю экспедиции всех мыслимых и немыслимых благ (Лон-Гор постарался, чтобы слуга генерала воспринял эти пожелания и в свой адрес тоже) и элегантно взяв под ручку Гелли, доктор направился к центру экспозиции. «Хорошо, что Лио не узнала тех арзаков! – мрачно размышлял Лон-Гор, - Хотя… Это ведь только меня полотно приводит в неописуемый ужас, а остальные, будь то менвиты или же арзаки в силу своей приобретенной неполноценности не замечают на нем ничего трагического…»
Минув несколько пейзажей, поклонники высокого искусства оказались в сердце выставки – возле колоссального панно, изображавшего Верховного Правителя, облаченного в парадное одеяние и церемониальную мантию, на фоне усыпанного звездами безвоздушного космического пространства. В поднятой правой руке он держал серебряный шарик, в котором при более тщательном рассмотрении можно было узнать Рамерию с ее легкой дымкой атмосферы и поверхностными особенностями. У бесстрастного отчужденного лица Верховного Правителя и мерцающих вокруг него остальных космических тел была одна общая черта – на них не существовало жизни. «Из огня да в полымя!» - еле слышно пробормотал Лон-Гор, когда они с Гелли отошли на приличное расстояние от панно, чтобы получше его рассмотреть. Внезапно в нем проснулся юмористический азарт шутника-озорника и доктор мысленно потер руки от удовольствия: «Ну держись, Гван-Ло, сейчас я в честь тебя такой панегирик сочиню – мама не горюй!»
- Лио, а сейчас перед нами самое лучшее в мире изображение Верховного Правителя Рамерии достойнейшого из достойнейших великого… огромного Гван-Ло!
- Лонэ, самое лучшее в мире изображение Гван-Ло – это, в смысле, лучше самого Гван-Ло?
- Вот именно, Лио! Обрати внимание, как художник уловил взгляд Верховного Правителя – достойнейший из достойнейших смотрит в космическую даль, и мы не видим то, что видит он, и суть этого произведения искусства в том, что Гван-Ло знает что-то, чего не знаем мы…
- Ну почему не знаем? – возразила Гелли, - достойнейший из достойнейших высматривает своим сверхострым взором в бескрайних просторах Вселенной цветущие планеты, чтобы присоединить их к своим владениям!
- Пожалуй, ты права… - задумчиво произнес Лон-Гор, - меня смущает тот факт, что он не обнаженный. Почему? Только представь голые телеса самого совершенного менвита на фоне созвездий и туманности Ориона – все, без исключения кометы сойдут со своих орбит, а черные дыры начнут засасывать самих себя!
- Ну вот, ты только что дал ответ на свой вопрос – во избежание коллапса космических масштабов. К тому же не надо забывать о температуре вакуума во Вселенной, или ты хочешь чтобы Верховный Правитель превратился в ледяную скульптуру Верховного Правителя?
- По-моему, в ледяную скульптуру он превратился еще тридцать лет назад… Но в таком случае, надо было одеть на достойнейшего из достойнейших космический скафандр!
- Ну так в скафандре ведь ничего не видно!... – прыснула со смеху Гелли.
Наши обозреватели так увлеклись обсуждением панно, что даже не заметили гробовой тишины, которая вдруг воцарилась в картинной галерее. И чей-то властный голос у них за спинами, безупречно чеканящий каждое слово, резко произнес:
- Я согласен с тобой, Лио, в скафандре ничего не видно, да и зачем мне скафандр, если произведение выполнено в стиле символизм.
У Лон-Гора, моментально узнавшего обладателя того голоса, мороз по коже пробежал, и первое, что он сделал – крепко схватил обомлевшую от страха Гелли за руку, будто ее уже забирают. Происходящее все больше походило на кошмар, о котором он мысленно упоминал десять минут назад, - теперь оставалось сделать над собой нечеловеческое усилие и взглянуть в лицо опасности. В лицо своего бывшего друга Гван-Ло.
«Нам пиздец!» - подумал Лон-Гор.
«Вот именно, док!» - подумал Гван-Ло.
Стараясь выглядеть как можно равнодушнее, полковник медицинской службы обернулся на голос и с насмешливым вызовом уставился на Верховного Правителя. Тот стоял в окружении двух амбалов-телохранителей, не уступавших Гван-Ло ни ростом, ни силой, (Лон-Гора всегда удивляло наличие этих охранников, что могло угрожать жизни Главного Менвита?) и, не мигая, созерцал крамольного доктора, державшего за руку свою спутницу, на фоне панно в стиле символизм. «Забавное зрелище, наверное, получается, - промелькнуло в мозгу Лон-Гора, - и, самое главное, что тоже в стиле символизм!» Присутствующие на выставке выстроились в шеренгу позади Верховного Правителя на приличном от него расстоянии и застыли, как каменные изваяния… Может, от страха, а может и от предвкушения уникального перфоманса.
Гван-Ло первым нарушил молчание:
- Здравствуй, Лон! Ты как-то странно на меня смотришь, будто впервые видишь…
- Здравствуй, Гван, - беззаботно ответил полковник, - да вот засомневался, ты ли это или очередное произведение искусства великого Бу-Сана, в смысле, четырехмерная голограмма.
- А ты все шутки шутишь, доктор! Тебе ведь прекрасно известно, как я отношусь к этим голограммам!
Лон-Гор продолжал ломать комедию, но внутри у него бушевали такие страсти, что он удивлялся, как до сих пор еще не взорвался от такого неприсущего менвиту переизбытка эмоций, самой яркой из которых была злость. На самого себя. Ведь это же он, умный и осторожный полковник медицинской службы, просчитывающий развитие событий на сто ходов вперед и предугадывающий все вероятности до мельчайших подробностей, по собственной воле пришел в хитромудрую ловушку Гван-Ло, поймавшись на приманку, как последний самоуверенный дурак! По большому счету, он для Верховного никакой ценности и не составляет, а вот Гелли… Лон-Гор сразу узнал тот особенный тяжелый взгляд своего бывшего друга, падающий на Гелли, и он не сулил ей ничего хорошего… «Эх, что же я так поглупел… - мысленно распекал себя доктор, - А чего вы, собственно, хотели, тридцать лет находясь в окружении феерических идиотов?» Он пристально рассматривал молчащую толпу, пытаясь понять ее настроение, но ледяные глаза менвитов не выражали ни-че-го: ни осуждения, ни презрения, даже заинтересованности происходящим не наблюдалось! Лон-Гор даже растерялся на секунду, но потом сообразил, что это всего-навсего очередные фокусы Гван-Ло, у него случались сеансы массового гипноза и не таких масштабов… А судя по испуганным глазам слуг, арзаков он не трогал. И только в глазах стилиста генерала Лон-Гор заметил испуг совершенно другого рода – за самого Лон-Гора и Гелли. Осмысленный живой взгляд арзака настолько поразил полковника медицинской службы, что он на мгновенье даже отвлекся от напасти, в которую угодил вместе с Лио. Эта особенность характера Лон-Гора во время экстремальных ситуаций затачивать внимание на посторонних вещах неоднократно спасала его от паники и помогала сохранять внутреннее равновесие, но сейчас сконцентрированность на Ильсоре походила на любование бабочкой падающего в пропасть. От такого сравнения доктор разозлился на собственную персону еще больше и полностью переключился на бывшего друга, но любопытство оказалось гораздо сильнее обиды на самого себя, и он время от времени как бы невзначай бросал на странного арзака короткие взгляды.
Собравшись с духом, полковник медицинской службы невозмутимо ответил Верховному Правителю:
- Ну какие же здесь могут быть шутки, Гван? Разве я мог предположить, что повстречаю тебя здесь, в последний день выставки в толпе праздно шатающихся ублюд… представителей светского бомонда?
- Лон, эти праздно шатающиеся, как ты выразился, представители светского бомонда – самые выдающиеся деятели рамерийского искусства! – веско возразил достойнейший из достойнейших.
- Гван, мы просто говорим об одних и тех же вещах разными словами, - Лон изо всех сил старался отвлечь Гван-Ло от Гелли, он готов был принять весь огонь на себя, но его бывший друг не принадлежал к категории людей, позволяющих вешать себе лапшу на уши. Вешать лапшу на чужие уши он предпочитал сам. Так же, как и просчитывать ходы противника на сто шагов вперед. Лон-Гор был сильным игроком, но сейчас он допустил роковую ошибку (и даже там, где Верховный ожидал меньше всего) и теперь Главный Менвит не упустит шанса переступить болевой порог этого чересчур много о себе возомнившего интеллигента!
Не обратив на последнюю реплику доктора ни малейшего внимания, Гван-Ло заговорил с Гелли:
- Лио, мне понравилось, как ты выразилась насчет высматривания в бескрайних просторах Вселенной цветущих планет! Очень остроумно!
Лон ощущал, как дрожит ее похолодевшая рука, но все, на что он был сейчас способен, - только беспомощно ждать самого худшего исхода этой встречи… В том, что исход будет самым худшим, он даже не сомневался.
Гелли не ответила, только еще ниже склонила голову. Лон мысленно восхитился ее хрупкой непреклонностью цветка, пробивающегося сквозь камень и снег… чтобы оказаться сорванным безжалостной рукой!
- Лио, почему ты молчишь? – Верховный Правитель смягчил свой голос до предела, придав ему неповторимого тембра кошачьего мурлыканья (Лон-Гор еще в юности поражался такой метаморфозе, свойственной типично менвитскому громкому и резкому голосу Гван-Ло, этот вкрадчивый и завораживающий голос совсем не сочетался с суровой внешностью здоровенного мужика и служил для Лон-Гора отличным поводом лишний раз подтрунить над другом… Но сейчас было не до смеха)
- Лио, взгляни же на меня! – не приказал – попросил Главный Менвит. Доктор почувствовал себя натянутой до предела струной и, вложив в интонацию максимум развязности, произнес:
- И чего она там не видела?
- Лон, я не к тебе обращаюсь! – напомнил ему Гван-Ло тоном, не терпящим возражений, и Лон-Гор понял, что перегибать палку не стоит. – Лио, почему ты не смотришь мне в глаза? Это же невоспитанно, в конце концов!
«Все!... Вот и наступил «пиздець всім сподіванням», как говорят арзаки… Говорили когда-то.» - полковник медицинской службы отчетливо осознал, что Гелли погибла – в любом случае, но ему почему-то очень хотелось, чтобы его просьба не смотреть менвитам в глаза и не разговаривать с ними пересилила непосредственное обращение Верховного Правителя. «Не смотри, Лио! Сопротивляйся до последнего!» - мысленно умолял ее Лон-Гор.
- Благодарю вас, мессир: я уже посмотрела однажды и с меня достаточно! – тихо, но достаточно твердо промолвила Гелли, так и не подняв лица.
Телохранители Главного Менвита напряглись и не сводили со своего хозяина глаз, ожидая еле заметного знака достойнейшего из достойнейших – такая неслыханная арзакская дерзость заслуживала самого страшного наказания, но Гван-Ло медлил. Вместо этого Верховный Правитель только удивленно вскинул бровь, ехидно уставившись на ликовавшего Лон-Гора: доктору на мгновенье показалось, что в его взгляде промелькнуло уважение.
- До чего же застенчивы некоторые девушки… - задумчиво промурлыкал Главный Менвит, а потом добавил уже естественным голосом, обращаясь к стоявшему слева от него (а точнее, левого охранника) Бу-Сану, - достопочтимый Бу-Сан, хочу вас еще раз поблагодарить от имени собравшейся здесь публики за то неописуемое удовольствие и эстетическое наслаждение, которым вы щедро поделились с нами. Уверен, здесь собрались самые преданные поклонники вашего творчества! – последнюю фразу он произнес с особым натиском и вызывающе глянул на Лон-Гора. – Вот только полковник медицинской службы Лон-Гор высказывался в адрес ваших работ не очень лестно…
Бу-Сан вытянулся по стойке «смирно» и, не скрывая переполняющего его восторга, отрапортовал:
- Мессир, это я вам благодарен за ту высокую честь, которой вы удостоили лично меня и моих дорогих гостей! А замечания полковника это последнее, к чему мне надо прислушиваться – как может человек, не имеющий специального образования, разбираться в высоком искусстве и, тем более, судить о нем! Это же нонсенс!
Слово взял Лон-Гор:
- Хочу поведать собравшимся здесь самым преданным поклонникам творчества Бу-Сана один незначительный эпизод из биографии великого мастера, тщательно этим мастером скрываемый: когда-то очень давно, лет пятьдесят назад наш будущий светоч классической живописи работал маляром-штукатуром в обыкновенной ремонтно-строительной бригаде. И однажды мне выпала высокая честь принимать непризнанного художника в своей больнице, где он с остальными мастерами производил капитальный ремонт здания медицинского учреждения. По иронии судьбы он трудился под чутким руководством арзака-прораба, и я бы с удовольствием пересказал все отзывы и, гм, замечания мудрого прораба с соответствующей квалификацией по поводу качества работы нашего деятеля искусства, но, боюсь, как бы присутствующие здесь дамы не упали в обморок от услышанных хвалебных од! Учитывая то, что арзакский язык забыли даже его носители!
Лицо Бу-Сана приняло приятный пепельный оттенок:
- Да как вы смеете!... – он уже был готов схватить нахального доктора за грудки, но Гван-Ло пристально посмотрел возбужденному художнику в глаза, и тот сразу сник.
- Прошу вас, достопочтимый Бу-Сан, держать себя в руках, как подобает менвиту, и не поддаваться на провокации эксцентричного полковника!... Лон, ты все сказал или у твоей захватывающей истории есть продолжение? – насмешливо обратился он к бывшему другу.
- Само собой разумеется! – кивнул доктор в знак согласия, - А заодно и конец: рождению своего таланта великий Бу-Сан обязан Дню Величия: не прошло и пяти лет после этого эпохального события, как о творчестве Бу-Сана заговорили во всех средствах массовой информации, а выставки его полотен производили настоящий фурор… А теперь, - Лон-Гор обратился к остолбеневшему Бу-Сану, - назовите, пожалуйста, имя настоящего художника, на протяжении тридцати лет писавшего все эти пейзажи-портреты-натюрморты вместо вас и чье творчество вы банально присваивали и демонстрировали под своим именем без малейшего зазрения совести!
Физиономия Бу-Сана сменила приятный пепельный оттенок на не менее приятный светло-зеленый, он с ненавистью смотрел на полковника медицинской службы, но упорно сохранял молчание. Лицо же Верховного Правителя оставалось таким же спокойным и уравновешенным, как и в начале светской беседы, Лон-Гора не покидала мысль, что этот спектакль приносит ему удовольствие… Если бы не приносил, он бы давно его прекратил одним движением руки.
- Его зовут Наур, - ответил за Бу-Сана Лон-Гор, медленно обводя взглядом собравшихся в галерее, - к сожалению, по понятным всем нам причинам имя этого гениального арзакского художника предалось забвению, людей, которые его помнят, как выдающегося деятеля искусства, можно пересчитать на пальцах одной руки и сам Наур в их число не входит… Кстати, у него есть одна интересная физиологическая особенность, которая встречается только среди арзаков – он амбидекстр и может рисовать одновременно обеими руками! Этот интересный факт исчерпывающе объясняет просто-таки конвейерное производство шедевров Бу-Сана и его бесконечные выставки непременно новых работ!
От Лон-Гора, на протяжении этого затянувшегося фарса наблюдавшего за Ильсором, не скрылось то, как по мере продолжения разговора с Гван-Ло испуг на его лице сменился восхищением (во время разоблачения Бу-Сана). Слуга Баан-Ну, окончательно убедившись в том, что все внимание на данный момент приковано исключительно к доктору со своей подругой, уже не прятал настоящих эмоций, и полковник медицинской службы отчетливо увидел арзака, каким он был до Пира: свободного, уверенного в себе, с чувством собственного достоинства человека. «Так он же не под гипнозом! – вдруг осенило Лон-Гора, - Его или расколдовали или… вообще не заколдовывали?...» По правде говоря, доктор, беседуя с Ланной, немного лукавил: свою волю арзакам он не навязывал, но, общаясь с ними, всегда вкладывал в слова созидательный посыл (даже обыкновенное «здравствуйте» было положительной установкой). Раньше Лон-Гор серьезно задумывался над тем, чтобы снять воздействие начальной команды, но итоги такого эксперимента могли оказаться очень плачевными для подопытного, и по этому доктор не решился на его осуществление. Как говорил Айронмайденовский, две программы могут войти в конфликт, а о последствиях такого конфликта можно только предполагать… Это во-первых. А во вторых, даже если и удастся освободить сознание арзака, как ему объяснить современную, гм, картину мира? Какой окажется его реакция на текущее положение вещей и то, что его соотечественники находятся в положении вещей? Не выдаст ли освобожденный арзак свою настоящую сущность, подвергнув тем самым опасности и себя, и того, кто его освободил? Здраво поразмыслив над всем этим, Лон-Гор ограничился только вот такими полезными созидательными посылами, особенно он преуспел с Гелли, и ее сознательный отказ (!) Верховному Правителю как нельзя лучше продемонстрировал уровень и качество трудов Лон-Гора… «Не знаю, парень, как тебе это удается, но твоя игра выше всяких похвал!...» Когда речь зашла о Науре, на лице стилиста генерала отобразилась печаль, такая глубокая и пронзительная, что доктор мысленно пообещал ему приложить все усилия, чтобы в один прекрасный день Бу-Саны и им подобные оказались на своих законных местах – в рабочих подсобках и провинциальных шарашках, а должность стилиста генерала Баан-Ну отошла в прошлое, как обидное недоразумение… Таких истинно скорбящих арзаков полковник медицинской службы не видел раньше по той простой причине, что их никогда и не было. «Ну что же, пора заканчивать это представление… По крайней мере, один благодарный зритель у меня имеется!»
Лон-Гор снова сделал очередную попытку воззвать к атрофированной совести выдающегося художника:
- Достопочтимый Бу-Сан, почему вы не привели с собой настоящего автора этих произведений? Хотя бы в качестве слуги?
На этот раз Бу-Сан прореагировал на вопрос доктора адекватно и абсолютно спокойно ответил:
- Наур не мог посетить выставку в связи с его чрезмерной занятостью – он состоит в экипаже беллиорской экспедиции в качестве астромеханика и на данном этапе усиленно готовится к междупланетному перелету.
Стилист генерала моментально преобразовался в главного техника экспедиции, внешний вид которого так и говорил: что я здесь делаю и кто все эти люди. Типичная реакция отчаявшегося человека, который осознает, как впустую израсходуется его драгоценное время и совершенно не может повлиять на развитие событий.
Лон-Гор театрально приосанился и торжественным голосом объявил на всю галерею:
- Именитые братья и сестры! Вынужден сообщить вам пренеприятнейшее известие: в связи с тем, что муза в скором времени покинет на неопределенный строк нашего самого выдающегося мастера живописи Бу-Сана, следующая выставка его работ состоится через 100 лет как минимум… Или вообще не состоится.
- Состоится, обязательно состоится! – внезапно отозвалась Гелли, не поднимая лица, - Самый выдающийся мастер живописи непременно найдет себе новую музу!
Полковник медицинской службы окинул взором безропотную толпу – ноль реакции, в принципе, он на другое и не рассчитывал… Даже на Бу-Сана дерзкое заявление Лон-Гора не произвели никакого впечатления. И только двое людей после слов Гелли улыбнулось: Верховный Правитель – презрительно, слуга Баан-Ну – восторженно. Доктор почувствовал – пора, он все сказал, теперь оставалось пожелать Гван-Ло долгих лет жизни и процветания и красиво уйти. Именно уйти: когда в начале разговора Лон-Гор ощущал ментальное удерживание, то сейчас оно исчезло – Главный Менвит их отпускал, но радоваться было нечему. Лон-Гор очень хорошо знал своего бывшего друга, чтобы поверить в такое неожиданное счастье, он просто понимал, что беда все равно произойдет, полковник был в этом так же уверен, как и в том, что после ночи обязательно наступит утро… Бесполезно бежать или прятаться, непоправимое может произойти в любую минуту, а доктор не может все время сидеть и охранять Гелли… И когда на следующий день его ассистентка таинственно пропала с места работы, будто в воздухе растаяла, Лон-Гор к этому был уже готов.
Рейтинг: R
Благодарности:
Алене-Веронике за идею)
Айронмайденовскому за то, что он есть))
Булгакову за мессира)))
А еще позаимствован один диалог из ТЗЗ
- Лонэ, ты уверен, что это хорошая идея? – Гелли в который раз поправляла перед зеркалом свою замысловатую прическу, искусно украшенную ниткой жемчуга.
- Конечно, Лио, ты ведь давно мечтала посетить какое-то культурное мероприятие, а выставка работ знаменитого Бу-Сана – отличный повод воплотить твою мечту в жизнь… - у Лон-Гора при одном только упоминании о Бу-Сане начинал нервно подергиваться левый глаз и прорезываться пятый зуб мудрости. И было от чего: Бу-Сан был такой же художник, как Баан-Ну – писатель, даже еще хуже: будущий руководитель беллиорской экспедиции хоть писал без ошибок, а Бу-Сан, который, наверное, и палитры в руке не держал, тупо присваивал произведения арзакского художника. И все менвиты об этом знали и считали такое интеллектуальное воровство в порядке вещей, ну а чего вы ожидали после празднования 30-ой годовщины Дня Безумия? Вот этому эпохальному событию и была приурочена вышеупомянутая выставка. Честно говоря, Лон-Гору так хотелось посещать это мероприятие, как полковнику Мон-Со танцевать, но он уже давно пообещал Гелли показать ей высшее менвитское общество (на самом деле, больше инициативы, попахивающей откровенной провокацией, исходило от Лон-Гора, но полковник медицинской службы был настолько уверен в собственной неприкасаемости, что не видел в этом поступке опасности ни для себя, ни для Гелли). С Гелли вообще взятки гладки, если кому-то и грозят неприятности, то исключительно Лон-Гору. Он в который раз напомнил своей спутнице:
- Лио, самое главное – не смотреть менвитам в глаза! Кто бы с тобой ни заговаривал, хоть сам Гван-Ло, не поднимай на собеседника глаза, даже если он прикажет сделать это… и не отвечай никому! Ты принадлежишь мне, а другие менвиты не имеют права тобой повелевать… Я всю ответственность беру на себя.
Экспозиция работ Бу-Сана разместилась в самом лучшем арт-центре Бассании. Лон-Гор специально выбрал последний день выставки да еще время перед закрытием галереи, тогда шансы встретиться во время культурного мероприятия с Верховным Правителем равны нулю. В день открытия Гван-Ло, конечно, присутствовал, но дальше… Не таким уж большим поклонником искусства являлся достойнейший из достойнейших, у него были государственные дела и поважнее. Экспозиция насчитывала около сотни работ и все они были исполнены в стиле космического реализма – современное искусство Верховный Правитель не понимал, не признавал и не поощрял. Новейшие арзакские техники вплоть до моделирования четырехмерных голограмм спросом не пользовались и существовали разве что в мастерских каких-нибудь художников-маргиналов, эстетствующих фриков и прочих отбросов общества.
Появление на выставке Гван-Ло не произвело, наверное, такого эффекта, как Лон-Гор под ручку со своей арзакской любовницей. На Гелли было роскошное алое платье с серебряной вышивкой, соответствующее последнему писку менвитской моды, и жемчужные украшения, она выглядела так потрясающе, что в ледяных глазах холеных менвиток зажегся огонек самого конструктивного женского чувства – зависти. Специального запрета на посещение выставки, распространяющегося исключительно на арзаков, не существовало, поскольку арзаки в качестве слуг повсюду сопровождали своих хозяев, но привести арзака на равных мог себе позволить только полковник медицинской службы Лон-Гор! Гелли поначалу трепетала, как вишневый лист, но постепенно освоилась и даже начала проявлять интерес к высокому искусству. Искусство Бу-Сана было не только высоким, но и огромным. Даже для менвитов размеры его полотен казались внушительными, что тогда говорить об арзачке! Гелли, строго следуя инструкции Лон-Гора, смотрела не по сторонам, а только на картины и уже получала от их созерцания удовольствие, она расхрабрилась настолько, что принялась комментировать увиденное да так остроумно, что Лон-Гор не удержался и тоже подключился к ее импровизации:
- Лонэ, что ты скажешь об этой незнакомке с персиками?
- Лио, это одна из моих постоянных пациенток, так что я прекрасно знаю и ее саму, и, тем более, ее персики!... Обрати лучше внимание на принцессу Сиа-Мо со своей любимой лошадью, как она тебе?
- Великолепно! Только кто из них принцесса?...
Вот так, картина за картиной, наши «искусствоведы» подошли к полотну с пафосным названием «День Величия». На нем поток оригинальных отзывов мигом прекратился – оба обозреватели изумленно уставились на это монументальное творение: оно собой представляло восхождение к мировому правлению расы Избранников. Восходящими была пара обнаженных менвитов, мужчина и женщина, прикрытые на самом интересном месте легкой летящей тканью, совершенный облик которых просто излучал избранность и величие. Слева и справа от менвитов находились голые арзаки, двое мужчин и две женщины, коленопреклоненные позы и опущенные головы которых символизировали смиренность и рабскую покорность. Лон-Гора, помнившего, что у арзаков не было культа физической силы, а в искусстве – изображения обнаженной натуры, от созерцания этой композиции аж передернуло – околдованный арзак писал околдованных голых арзаков, и это было в порядке вещей, казалось, что здесь плохого, но плохо было все, кроме качества работы, конечно. Арзаки, которым навязали менвитскую волю, и которые внушенные мысли ощущали как собственные, - вот самое жуткое и неестественное, что может произойти с человеческим сознанием… Гелли же, разинув рот от восхищения, внимательно рассматривала обнаженную натуру как менвитов, так и своих соотечественников – начальная гипнотическая установка напрочь стерла у арзаков их самобытное чувство стыдливости. Лон-Гору от такого зрелища стало очень не по себе, он только собрался отойти вместе со своей спутницей от этого чудовищного полотна на безопасное расстояние, как вдруг заметил подходящего к ним генерала Баан-Ну в сопровождении своего слуги Ильсора. По выражению физиономии генерала было сложно понять, искренне он рад видеть будущего судового врача или нет, - на его лице улыбались только губы, взгляд оставался таким же холодным и отчужденным, как у нарисованных менвитов Бу-Сана. «Вот рыжий поц! Только тебя здесь не хватало!» - промелькнуло в мозгу Лон-Гора, когда он пожимал протянутую лапищу будущего руководителя космической экспедиции.
- Здравствуйте, полковник! Рад нашей встрече! – прогремел на всю галерею Баан-Ну, так что на него обернулись все присутствующие на выставке.
- Добрый вечер, мой генерал! – довольно сухо ответил на приветствие Лон-Гор и сразу же подал руку слуге генерала:
- Здравствуйте, Ильсор!
Арзак, внимательно изучающий мозаичный пол галереи, явно не ожидал такого внимания к своей скромной персоне и, вздрогнув, поспешно протянул руку Лон-Гору.
- Мое почтение, господин доктор! – Ильсор поднял на полковника слегка удивленные глаза, но встретившись с нескрываемым дружелюбием и улыбкой во взгляде Лон-Гора, тоже улыбнулся ему в ответ. Одними глазами. Баан-Ну не обратил на рукопожатие доктора и слуги никакого внимания, тогда как остальные менвиты в выставочном зале (Лон-Гор сразу же отметил их реакцию боковым зрением) были, мягко говоря, в шоке. Тонкая арзакская ладонь в руке полковника медицинской службы напомнила ему события почти 50-летней давности – с такого огромного расстояния они казались сном, а может это и был светлый красочный сон – вот такие же изящные руки, заплетающие черные шелковистые косы, разухабистое пение под окнами больницы, веселый кавардак, устроенный молодежью во дворе медицинского заведения… Столько лет прошло, но это обязательное арзакское «господин» до сих пор режет слух, а пора бы уже и привыкнуть…
- Какими судьбами вы здесь очутились, мой генерал? – откровенный сарказм в голосе доктора ощутили даже хрустальные люстры галереи, но только не Баан-Ну. Он приосанился, как будто ожидал именно этого вопроса и привычно громко ответил на пол-арт-центра:
- Исполняю программу-максимум по наполнению яркими впечатлениями и положительными эмоциями перед грядущей экспедицией, доктор! Спешу, как говорится, взять от рамерийской светской жизни все самое лучшее, чтобы было о чем вспомнить во время полета и непосредственно на Беллиоре. Уверен, что эта планета хоть и цветущая, но скучная и однообразная, культурных мероприятий там, по всей вероятности, не предвидится, значит надо насытиться ними на родной Рамерии. К тому же приобщаться к высокому искусству выдающихся менвитских мастеров – мой любимый с юности досуг. Слугам тоже полезно расширять свой кругозор, хоть арзаки в силу своей второсортности и не могут постичь суть творчества Избранников… Я вижу, вы тоже придерживаетесь моей точки зрения, полковник?
На этих словах Баан-Ну кивнул в сторону молчавшей Гелли со склоненной, как у Ильсора, головой. Лон-Гор сделал вид, что не услышал вопроса генерала и резко сменил тему светской беседы на ту, которая была больше по душе будущему руководителю космической экспедиции, - о его внешности:
- Замечательно выглядите, мой генерал, впрочем, как и всегда!
- Благодарю вас, полковник! Скрывать не стану, своим внешним видом я обязан личному стилисту, - Баан-Ну повернул голову к слуге, тот учтиво поклонился, - Ильсор хоть и арзак, но понимает толк в нарядах и аксессуарах не хуже Избранника… И это он мне сегодня посоветовал сделать завивку бороды.
Лон-Гор недоумевающее глянул на Ильсора, тот, заметив взгляд доктора, сразу же отвесил стандартный поклон, Лон-Гору же на мгновенье показалось, что арзак улыбнулся. «Стилист!... Так вот как сейчас называется нянька для взрослых. Теперь я хоть знаю, кому генерал обязан своей, не побоюсь этого слова, уникальностью! Жаль, что этот стилист не осознает, что на самом деле он – лучший из лучших изобретателей-инженеров ракетостроения. Это состояние, наверное, похоже на сон, когда забываешь то, что происходило с тобой буквально пару минут назад, ты живешь только настоящим, ты сейчас весь в искусстве Бу-Сана и в заботах о бороде Баан-Ну, а воспоминания о тяжелом изнурительном дне, посвященном тщательной подготовке «Диавоны», тебе просто-напросто «стерли» с памяти… О звезды, как бы мне хотелось, чтобы весь этот беспредел оказался только моим кошмаром!» Он подумал о Гелли: мысль о том, что кто-то также манипулировал ее сознанием, окончательно испортила полковнику настроение, да так конкретно, что даже Баан-Ну заволновался:
- Полковник, с вами все в порядке?
- Не беспокойтесь, мой генерал, это все из-за усталости… Мы сейчас живем в постоянном стрессе, и от этого напряженного состояния тяжело избавиться даже во внерабочее время. Искусство исцеляет, это, оказывается, не только красивое образное выражение, но и замечательная эффективная терапия, вы, наверное, и сами в этом уже убедились? – недюжинным усилием воли Лон-Гору удалось вернуть себе прежнее беззаботное расположение духа и улыбнуться про себя: «Для кого-то это «лекарство» бальзам на рану, для меня – только соль… Еще пару таких эпических полотен – и меня из этой галереи вынесут ногами вперед!»
- Вы абсолютно правы, полковник! Я получаю от созерцания работ великого Бу-Сана настоящее наслаждение! Ну что, Ильсор, ты тоже испытываешь восторг, очутившись на такой превосходной выставке? – снисходительно обратился к личному стилисту генерал.
Арзак послушно ответил:
- Да, мой генерал. Не может мне не нравиться то, что нравится вам, - и поклонился для большей убедительности. В том, что слуга улыбался, проницательный Лон-Гор убедился окончательно.
- То-то же! – увлекшийся Баан-Ну собирался уже привычно похлопать Ильсора по плечу, но вовремя спохватился, вспомнив, где он находится. Лон-Гора, считавшего такую развязность дном лицемерия, подобное поведение генерала раздражало особо сильно. Не меньше его кудрявой бороды. Чтобы не видеть ни того, ни другого полковник медицинской службы сконцентрировал внимание на Ильсоре. Тот внимательно изучал «День Величия» - то ли из-за собственного интереса, то ли из-за генерала, уставившегося на произведение искусства с самым, на какой был способен, умным видом. От пристального взора доктора не ускользнуло легкое смущение слуги генерала и это показалось ему немного странным – у Гелли при виде этой картины щеки не розовели и ресницы не опускались, а вот реакцию Ильсора типичной не назовешь… Лон-Гор внимательнее присмотрелся к коленопреклоненному рабу на полотне и, как бы невзначай осведомился у стилиста Баан-Ну:
- Ильсор, простите мне мое любопытство, но это случайно не вы позировали Бу-Сану?
- Случайно не я, господин доктор, - в словах арзака проскользнула тень иронии, но Лон-Гор принял ее, как должное, - это мой брат Альмар с семьей… - добавил он упавшим голосом.
Альмар! Младший научный сотрудник Института Рациональных Технологий, до Пира изобретающий медицинское оборудование, после Пира – оружие и военную технику… А женщина возле – его жена и по совместительству лаборант Глори, как она тогда огорчилась, когда их биорезонансный аппарат вышел из строя… Обесточив при этом полбольницы! А этот юноша, выходит, Назар, тот самый знаменитый поющий перинатальный хирург, да он и сейчас трудится, не покладая рук, но все его достижения и заслуги автоматически присваиваются какому-то менвиту, острее десертного ножа ничего в руках не державшему… Следуя этой логической цепочке, Лон-Гор уже понял, кто эта хрупкая, еще сохранившая девичью субтильность арзачка, и почувствовал, что надо срочно раскланиваться с генералом и терять с поля зрения этот проклятый «День Величия» - находиться рядом с ним было для полковника медицинской службы изощренной психологической пыткой. Пожелав будущему руководителю экспедиции всех мыслимых и немыслимых благ (Лон-Гор постарался, чтобы слуга генерала воспринял эти пожелания и в свой адрес тоже) и элегантно взяв под ручку Гелли, доктор направился к центру экспозиции. «Хорошо, что Лио не узнала тех арзаков! – мрачно размышлял Лон-Гор, - Хотя… Это ведь только меня полотно приводит в неописуемый ужас, а остальные, будь то менвиты или же арзаки в силу своей приобретенной неполноценности не замечают на нем ничего трагического…»
Минув несколько пейзажей, поклонники высокого искусства оказались в сердце выставки – возле колоссального панно, изображавшего Верховного Правителя, облаченного в парадное одеяние и церемониальную мантию, на фоне усыпанного звездами безвоздушного космического пространства. В поднятой правой руке он держал серебряный шарик, в котором при более тщательном рассмотрении можно было узнать Рамерию с ее легкой дымкой атмосферы и поверхностными особенностями. У бесстрастного отчужденного лица Верховного Правителя и мерцающих вокруг него остальных космических тел была одна общая черта – на них не существовало жизни. «Из огня да в полымя!» - еле слышно пробормотал Лон-Гор, когда они с Гелли отошли на приличное расстояние от панно, чтобы получше его рассмотреть. Внезапно в нем проснулся юмористический азарт шутника-озорника и доктор мысленно потер руки от удовольствия: «Ну держись, Гван-Ло, сейчас я в честь тебя такой панегирик сочиню – мама не горюй!»
- Лио, а сейчас перед нами самое лучшее в мире изображение Верховного Правителя Рамерии достойнейшого из достойнейших великого… огромного Гван-Ло!
- Лонэ, самое лучшее в мире изображение Гван-Ло – это, в смысле, лучше самого Гван-Ло?
- Вот именно, Лио! Обрати внимание, как художник уловил взгляд Верховного Правителя – достойнейший из достойнейших смотрит в космическую даль, и мы не видим то, что видит он, и суть этого произведения искусства в том, что Гван-Ло знает что-то, чего не знаем мы…
- Ну почему не знаем? – возразила Гелли, - достойнейший из достойнейших высматривает своим сверхострым взором в бескрайних просторах Вселенной цветущие планеты, чтобы присоединить их к своим владениям!
- Пожалуй, ты права… - задумчиво произнес Лон-Гор, - меня смущает тот факт, что он не обнаженный. Почему? Только представь голые телеса самого совершенного менвита на фоне созвездий и туманности Ориона – все, без исключения кометы сойдут со своих орбит, а черные дыры начнут засасывать самих себя!
- Ну вот, ты только что дал ответ на свой вопрос – во избежание коллапса космических масштабов. К тому же не надо забывать о температуре вакуума во Вселенной, или ты хочешь чтобы Верховный Правитель превратился в ледяную скульптуру Верховного Правителя?
- По-моему, в ледяную скульптуру он превратился еще тридцать лет назад… Но в таком случае, надо было одеть на достойнейшего из достойнейших космический скафандр!
- Ну так в скафандре ведь ничего не видно!... – прыснула со смеху Гелли.
Наши обозреватели так увлеклись обсуждением панно, что даже не заметили гробовой тишины, которая вдруг воцарилась в картинной галерее. И чей-то властный голос у них за спинами, безупречно чеканящий каждое слово, резко произнес:
- Я согласен с тобой, Лио, в скафандре ничего не видно, да и зачем мне скафандр, если произведение выполнено в стиле символизм.
У Лон-Гора, моментально узнавшего обладателя того голоса, мороз по коже пробежал, и первое, что он сделал – крепко схватил обомлевшую от страха Гелли за руку, будто ее уже забирают. Происходящее все больше походило на кошмар, о котором он мысленно упоминал десять минут назад, - теперь оставалось сделать над собой нечеловеческое усилие и взглянуть в лицо опасности. В лицо своего бывшего друга Гван-Ло.
«Нам пиздец!» - подумал Лон-Гор.
«Вот именно, док!» - подумал Гван-Ло.
Стараясь выглядеть как можно равнодушнее, полковник медицинской службы обернулся на голос и с насмешливым вызовом уставился на Верховного Правителя. Тот стоял в окружении двух амбалов-телохранителей, не уступавших Гван-Ло ни ростом, ни силой, (Лон-Гора всегда удивляло наличие этих охранников, что могло угрожать жизни Главного Менвита?) и, не мигая, созерцал крамольного доктора, державшего за руку свою спутницу, на фоне панно в стиле символизм. «Забавное зрелище, наверное, получается, - промелькнуло в мозгу Лон-Гора, - и, самое главное, что тоже в стиле символизм!» Присутствующие на выставке выстроились в шеренгу позади Верховного Правителя на приличном от него расстоянии и застыли, как каменные изваяния… Может, от страха, а может и от предвкушения уникального перфоманса.
Гван-Ло первым нарушил молчание:
- Здравствуй, Лон! Ты как-то странно на меня смотришь, будто впервые видишь…
- Здравствуй, Гван, - беззаботно ответил полковник, - да вот засомневался, ты ли это или очередное произведение искусства великого Бу-Сана, в смысле, четырехмерная голограмма.
- А ты все шутки шутишь, доктор! Тебе ведь прекрасно известно, как я отношусь к этим голограммам!
Лон-Гор продолжал ломать комедию, но внутри у него бушевали такие страсти, что он удивлялся, как до сих пор еще не взорвался от такого неприсущего менвиту переизбытка эмоций, самой яркой из которых была злость. На самого себя. Ведь это же он, умный и осторожный полковник медицинской службы, просчитывающий развитие событий на сто ходов вперед и предугадывающий все вероятности до мельчайших подробностей, по собственной воле пришел в хитромудрую ловушку Гван-Ло, поймавшись на приманку, как последний самоуверенный дурак! По большому счету, он для Верховного никакой ценности и не составляет, а вот Гелли… Лон-Гор сразу узнал тот особенный тяжелый взгляд своего бывшего друга, падающий на Гелли, и он не сулил ей ничего хорошего… «Эх, что же я так поглупел… - мысленно распекал себя доктор, - А чего вы, собственно, хотели, тридцать лет находясь в окружении феерических идиотов?» Он пристально рассматривал молчащую толпу, пытаясь понять ее настроение, но ледяные глаза менвитов не выражали ни-че-го: ни осуждения, ни презрения, даже заинтересованности происходящим не наблюдалось! Лон-Гор даже растерялся на секунду, но потом сообразил, что это всего-навсего очередные фокусы Гван-Ло, у него случались сеансы массового гипноза и не таких масштабов… А судя по испуганным глазам слуг, арзаков он не трогал. И только в глазах стилиста генерала Лон-Гор заметил испуг совершенно другого рода – за самого Лон-Гора и Гелли. Осмысленный живой взгляд арзака настолько поразил полковника медицинской службы, что он на мгновенье даже отвлекся от напасти, в которую угодил вместе с Лио. Эта особенность характера Лон-Гора во время экстремальных ситуаций затачивать внимание на посторонних вещах неоднократно спасала его от паники и помогала сохранять внутреннее равновесие, но сейчас сконцентрированность на Ильсоре походила на любование бабочкой падающего в пропасть. От такого сравнения доктор разозлился на собственную персону еще больше и полностью переключился на бывшего друга, но любопытство оказалось гораздо сильнее обиды на самого себя, и он время от времени как бы невзначай бросал на странного арзака короткие взгляды.
Собравшись с духом, полковник медицинской службы невозмутимо ответил Верховному Правителю:
- Ну какие же здесь могут быть шутки, Гван? Разве я мог предположить, что повстречаю тебя здесь, в последний день выставки в толпе праздно шатающихся ублюд… представителей светского бомонда?
- Лон, эти праздно шатающиеся, как ты выразился, представители светского бомонда – самые выдающиеся деятели рамерийского искусства! – веско возразил достойнейший из достойнейших.
- Гван, мы просто говорим об одних и тех же вещах разными словами, - Лон изо всех сил старался отвлечь Гван-Ло от Гелли, он готов был принять весь огонь на себя, но его бывший друг не принадлежал к категории людей, позволяющих вешать себе лапшу на уши. Вешать лапшу на чужие уши он предпочитал сам. Так же, как и просчитывать ходы противника на сто шагов вперед. Лон-Гор был сильным игроком, но сейчас он допустил роковую ошибку (и даже там, где Верховный ожидал меньше всего) и теперь Главный Менвит не упустит шанса переступить болевой порог этого чересчур много о себе возомнившего интеллигента!
Не обратив на последнюю реплику доктора ни малейшего внимания, Гван-Ло заговорил с Гелли:
- Лио, мне понравилось, как ты выразилась насчет высматривания в бескрайних просторах Вселенной цветущих планет! Очень остроумно!
Лон ощущал, как дрожит ее похолодевшая рука, но все, на что он был сейчас способен, - только беспомощно ждать самого худшего исхода этой встречи… В том, что исход будет самым худшим, он даже не сомневался.
Гелли не ответила, только еще ниже склонила голову. Лон мысленно восхитился ее хрупкой непреклонностью цветка, пробивающегося сквозь камень и снег… чтобы оказаться сорванным безжалостной рукой!
- Лио, почему ты молчишь? – Верховный Правитель смягчил свой голос до предела, придав ему неповторимого тембра кошачьего мурлыканья (Лон-Гор еще в юности поражался такой метаморфозе, свойственной типично менвитскому громкому и резкому голосу Гван-Ло, этот вкрадчивый и завораживающий голос совсем не сочетался с суровой внешностью здоровенного мужика и служил для Лон-Гора отличным поводом лишний раз подтрунить над другом… Но сейчас было не до смеха)
- Лио, взгляни же на меня! – не приказал – попросил Главный Менвит. Доктор почувствовал себя натянутой до предела струной и, вложив в интонацию максимум развязности, произнес:
- И чего она там не видела?
- Лон, я не к тебе обращаюсь! – напомнил ему Гван-Ло тоном, не терпящим возражений, и Лон-Гор понял, что перегибать палку не стоит. – Лио, почему ты не смотришь мне в глаза? Это же невоспитанно, в конце концов!
«Все!... Вот и наступил «пиздець всім сподіванням», как говорят арзаки… Говорили когда-то.» - полковник медицинской службы отчетливо осознал, что Гелли погибла – в любом случае, но ему почему-то очень хотелось, чтобы его просьба не смотреть менвитам в глаза и не разговаривать с ними пересилила непосредственное обращение Верховного Правителя. «Не смотри, Лио! Сопротивляйся до последнего!» - мысленно умолял ее Лон-Гор.
- Благодарю вас, мессир: я уже посмотрела однажды и с меня достаточно! – тихо, но достаточно твердо промолвила Гелли, так и не подняв лица.
Телохранители Главного Менвита напряглись и не сводили со своего хозяина глаз, ожидая еле заметного знака достойнейшего из достойнейших – такая неслыханная арзакская дерзость заслуживала самого страшного наказания, но Гван-Ло медлил. Вместо этого Верховный Правитель только удивленно вскинул бровь, ехидно уставившись на ликовавшего Лон-Гора: доктору на мгновенье показалось, что в его взгляде промелькнуло уважение.
- До чего же застенчивы некоторые девушки… - задумчиво промурлыкал Главный Менвит, а потом добавил уже естественным голосом, обращаясь к стоявшему слева от него (а точнее, левого охранника) Бу-Сану, - достопочтимый Бу-Сан, хочу вас еще раз поблагодарить от имени собравшейся здесь публики за то неописуемое удовольствие и эстетическое наслаждение, которым вы щедро поделились с нами. Уверен, здесь собрались самые преданные поклонники вашего творчества! – последнюю фразу он произнес с особым натиском и вызывающе глянул на Лон-Гора. – Вот только полковник медицинской службы Лон-Гор высказывался в адрес ваших работ не очень лестно…
Бу-Сан вытянулся по стойке «смирно» и, не скрывая переполняющего его восторга, отрапортовал:
- Мессир, это я вам благодарен за ту высокую честь, которой вы удостоили лично меня и моих дорогих гостей! А замечания полковника это последнее, к чему мне надо прислушиваться – как может человек, не имеющий специального образования, разбираться в высоком искусстве и, тем более, судить о нем! Это же нонсенс!
Слово взял Лон-Гор:
- Хочу поведать собравшимся здесь самым преданным поклонникам творчества Бу-Сана один незначительный эпизод из биографии великого мастера, тщательно этим мастером скрываемый: когда-то очень давно, лет пятьдесят назад наш будущий светоч классической живописи работал маляром-штукатуром в обыкновенной ремонтно-строительной бригаде. И однажды мне выпала высокая честь принимать непризнанного художника в своей больнице, где он с остальными мастерами производил капитальный ремонт здания медицинского учреждения. По иронии судьбы он трудился под чутким руководством арзака-прораба, и я бы с удовольствием пересказал все отзывы и, гм, замечания мудрого прораба с соответствующей квалификацией по поводу качества работы нашего деятеля искусства, но, боюсь, как бы присутствующие здесь дамы не упали в обморок от услышанных хвалебных од! Учитывая то, что арзакский язык забыли даже его носители!
Лицо Бу-Сана приняло приятный пепельный оттенок:
- Да как вы смеете!... – он уже был готов схватить нахального доктора за грудки, но Гван-Ло пристально посмотрел возбужденному художнику в глаза, и тот сразу сник.
- Прошу вас, достопочтимый Бу-Сан, держать себя в руках, как подобает менвиту, и не поддаваться на провокации эксцентричного полковника!... Лон, ты все сказал или у твоей захватывающей истории есть продолжение? – насмешливо обратился он к бывшему другу.
- Само собой разумеется! – кивнул доктор в знак согласия, - А заодно и конец: рождению своего таланта великий Бу-Сан обязан Дню Величия: не прошло и пяти лет после этого эпохального события, как о творчестве Бу-Сана заговорили во всех средствах массовой информации, а выставки его полотен производили настоящий фурор… А теперь, - Лон-Гор обратился к остолбеневшему Бу-Сану, - назовите, пожалуйста, имя настоящего художника, на протяжении тридцати лет писавшего все эти пейзажи-портреты-натюрморты вместо вас и чье творчество вы банально присваивали и демонстрировали под своим именем без малейшего зазрения совести!
Физиономия Бу-Сана сменила приятный пепельный оттенок на не менее приятный светло-зеленый, он с ненавистью смотрел на полковника медицинской службы, но упорно сохранял молчание. Лицо же Верховного Правителя оставалось таким же спокойным и уравновешенным, как и в начале светской беседы, Лон-Гора не покидала мысль, что этот спектакль приносит ему удовольствие… Если бы не приносил, он бы давно его прекратил одним движением руки.
- Его зовут Наур, - ответил за Бу-Сана Лон-Гор, медленно обводя взглядом собравшихся в галерее, - к сожалению, по понятным всем нам причинам имя этого гениального арзакского художника предалось забвению, людей, которые его помнят, как выдающегося деятеля искусства, можно пересчитать на пальцах одной руки и сам Наур в их число не входит… Кстати, у него есть одна интересная физиологическая особенность, которая встречается только среди арзаков – он амбидекстр и может рисовать одновременно обеими руками! Этот интересный факт исчерпывающе объясняет просто-таки конвейерное производство шедевров Бу-Сана и его бесконечные выставки непременно новых работ!
От Лон-Гора, на протяжении этого затянувшегося фарса наблюдавшего за Ильсором, не скрылось то, как по мере продолжения разговора с Гван-Ло испуг на его лице сменился восхищением (во время разоблачения Бу-Сана). Слуга Баан-Ну, окончательно убедившись в том, что все внимание на данный момент приковано исключительно к доктору со своей подругой, уже не прятал настоящих эмоций, и полковник медицинской службы отчетливо увидел арзака, каким он был до Пира: свободного, уверенного в себе, с чувством собственного достоинства человека. «Так он же не под гипнозом! – вдруг осенило Лон-Гора, - Его или расколдовали или… вообще не заколдовывали?...» По правде говоря, доктор, беседуя с Ланной, немного лукавил: свою волю арзакам он не навязывал, но, общаясь с ними, всегда вкладывал в слова созидательный посыл (даже обыкновенное «здравствуйте» было положительной установкой). Раньше Лон-Гор серьезно задумывался над тем, чтобы снять воздействие начальной команды, но итоги такого эксперимента могли оказаться очень плачевными для подопытного, и по этому доктор не решился на его осуществление. Как говорил Айронмайденовский, две программы могут войти в конфликт, а о последствиях такого конфликта можно только предполагать… Это во-первых. А во вторых, даже если и удастся освободить сознание арзака, как ему объяснить современную, гм, картину мира? Какой окажется его реакция на текущее положение вещей и то, что его соотечественники находятся в положении вещей? Не выдаст ли освобожденный арзак свою настоящую сущность, подвергнув тем самым опасности и себя, и того, кто его освободил? Здраво поразмыслив над всем этим, Лон-Гор ограничился только вот такими полезными созидательными посылами, особенно он преуспел с Гелли, и ее сознательный отказ (!) Верховному Правителю как нельзя лучше продемонстрировал уровень и качество трудов Лон-Гора… «Не знаю, парень, как тебе это удается, но твоя игра выше всяких похвал!...» Когда речь зашла о Науре, на лице стилиста генерала отобразилась печаль, такая глубокая и пронзительная, что доктор мысленно пообещал ему приложить все усилия, чтобы в один прекрасный день Бу-Саны и им подобные оказались на своих законных местах – в рабочих подсобках и провинциальных шарашках, а должность стилиста генерала Баан-Ну отошла в прошлое, как обидное недоразумение… Таких истинно скорбящих арзаков полковник медицинской службы не видел раньше по той простой причине, что их никогда и не было. «Ну что же, пора заканчивать это представление… По крайней мере, один благодарный зритель у меня имеется!»
Лон-Гор снова сделал очередную попытку воззвать к атрофированной совести выдающегося художника:
- Достопочтимый Бу-Сан, почему вы не привели с собой настоящего автора этих произведений? Хотя бы в качестве слуги?
На этот раз Бу-Сан прореагировал на вопрос доктора адекватно и абсолютно спокойно ответил:
- Наур не мог посетить выставку в связи с его чрезмерной занятостью – он состоит в экипаже беллиорской экспедиции в качестве астромеханика и на данном этапе усиленно готовится к междупланетному перелету.
Стилист генерала моментально преобразовался в главного техника экспедиции, внешний вид которого так и говорил: что я здесь делаю и кто все эти люди. Типичная реакция отчаявшегося человека, который осознает, как впустую израсходуется его драгоценное время и совершенно не может повлиять на развитие событий.
Лон-Гор театрально приосанился и торжественным голосом объявил на всю галерею:
- Именитые братья и сестры! Вынужден сообщить вам пренеприятнейшее известие: в связи с тем, что муза в скором времени покинет на неопределенный строк нашего самого выдающегося мастера живописи Бу-Сана, следующая выставка его работ состоится через 100 лет как минимум… Или вообще не состоится.
- Состоится, обязательно состоится! – внезапно отозвалась Гелли, не поднимая лица, - Самый выдающийся мастер живописи непременно найдет себе новую музу!
Полковник медицинской службы окинул взором безропотную толпу – ноль реакции, в принципе, он на другое и не рассчитывал… Даже на Бу-Сана дерзкое заявление Лон-Гора не произвели никакого впечатления. И только двое людей после слов Гелли улыбнулось: Верховный Правитель – презрительно, слуга Баан-Ну – восторженно. Доктор почувствовал – пора, он все сказал, теперь оставалось пожелать Гван-Ло долгих лет жизни и процветания и красиво уйти. Именно уйти: когда в начале разговора Лон-Гор ощущал ментальное удерживание, то сейчас оно исчезло – Главный Менвит их отпускал, но радоваться было нечему. Лон-Гор очень хорошо знал своего бывшего друга, чтобы поверить в такое неожиданное счастье, он просто понимал, что беда все равно произойдет, полковник был в этом так же уверен, как и в том, что после ночи обязательно наступит утро… Бесполезно бежать или прятаться, непоправимое может произойти в любую минуту, а доктор не может все время сидеть и охранять Гелли… И когда на следующий день его ассистентка таинственно пропала с места работы, будто в воздухе растаяла, Лон-Гор к этому был уже готов.
